Чем громче выл северный ветер, чем сильнее жалил мороз, тем чаще можно было видеть Марику на ее месте на стене; она шептала о тьме и холоде, что свили гнездо в ее разуме. Временами ей казалось, что она и в самом деле наполовину хотя бы такова, как обвиняет Горри, – так яростна была ее ненависть.
Потому так и вышло, что она первой заметила гонцов из Критцы, у которых на хвосте висели охотницы кочевников. Марика увидела, как барахтаются в рыхлом снегу мужчины, узнала их одежду и поняла, что они вот-вот рухнут от усталости. Она ощутила торжество в мыслях идущих за ними дикарей, взбирающихся от реки по склону. Углубившись в себя, сквозь знакомую отдушину, Марика смогла достать дальше, чем получалось прежде, и вырвала сердца у диких охотниц, огласив их воплем склоны Хайнлина. Потом она коснулась гонцов и вывела их туда, где они могли подняться на стену по сугробам.
Марика заскользила по стене к ним навстречу, не понимая, откуда она знает, кто они и почему так важен их приход, но зная это наверное. Она проведет их внутрь.
Мужчины внутри крепости – это было неслыханно. Старших силт такое святотатство выведет из себя. Но Марика была уверена, что поступает правильно, переведя этих метов через стену.
Вокруг них клубилась испарина, ее тут же рвал и уносил ветер. Они глубоко и мучительно дышали обмороженными легкими. Марика знала, что дорога их была долгой и трудной, и смерть щелкала зубами у них за спиной. Она не успела подойти, как один свалился в снежную пыль.
– Приветствую вас в Акарде, торговцы. Верю, что вы принесли сообщение крайней важности.
Они взглянули на нее с почтением и страхом – как и большинство посторонних, но еще с большим страхом и большим почтением потому, что она была молода, и потому, что вокруг нее еще не развеялся мрак смерти.
– Да, – ответил самый высокий. – Вести из Критцы… Это ты. Которую зовут Марика…
Теперь и она его узнала. Мужчина, сидевший рядом с Хроненом тогда, летом, когда они столкнулись глаза в глаза. Теперь в нем не было той несокрушимой самоуверенности и спокойствия. И злость, и вызов его покинули. И дрожал он не только от ветра.
– Это я, – ответила Марика, и голос ее холодом не уступал ветру. – Надеюсь, я не зря потратила силы, защитив вас от дикарей.
– Не зря. Мы думаем, что сестричеству очень будет интересно то, что мы расскажем.
Он быстро восстанавливался. Уже начал приходить в себя.
– Идите со мной. Держитесь поближе. Не разбредайтесь. Вы знаете, что для вас делается исключение. И только я могу защитить вас после того, как вы войдете внутрь.
Она провела их вниз, внутрь, в большой зал, где так часто встречала лицом к лицу худшее, что придумывала для нее Горри, и где всегда проходили все собрания монастыря.
– Вы будете ждать здесь, в границах этого символа. – Она показала на пол. – Выйдете за них – умрете.
Марика пошла искать Горри.
Логика подсказывала, что Горри – не та, кому нужно бы сказать. Ей очень не хватало здравого смысла. Но традиция и обычай, ставшие неписаным законом, требовали прежде всего обратиться к своей наставнице. А дальше Горри сама должна решить, требует ли ситуация вмешательства старшей жрицы Кеник.
Но может быть, судьба благоволила Марике. Когда она вошла, Горри была не одна. У нее в комнате сидели три сестры, и одной из них была Хлес Гибани – а она была выше Горри по иерархии.
– Госпожа, – произнесла Марика, нетерпеливо проделав все нужные церемонии почтения, – я только что сошла со стены, где видела, как банда дикарей гонится через реку за тремя торговцами. Считая маловероятным, чтобы торговцы вышли из своей крепости в такую погоду и пришли к Акарду, если бы не желали сообщить сведения чрезвычайной важности, я помогла им избавиться от погони и разрешила взобраться по сугробу на верх стены. В результате выяснения я обнаружила, что они несут послание, адресованное их старшим монастырю Акард.
– И что это за послание, щена? – спросила Горри. Тон ее был настолько вежлив, насколько она считала это необходимым при свидетелях. Последнее время она соблюдала вежливость, лишь когда этого требовали обстоятельства. Она стала еще больше напоминать Пошит.
– Я не выяснила, госпожа. Природа ситуации заставила предположить, что это выше моей компетенции. Я решила, что должна обратиться к сестрам старше меня. Поэтому я провела их в главный зал, чтобы они могли чуть отогреться от холода. Там я велела им ждать. Они предположили, что их старший хотел бы, чтобы его послание было оглашено перед собранием монастыря. По всей видимости, они несут дурные вести.
Горри вскипела до потери разума. В крепость впустили чужих! Впустили мужчин! Однако ее сестры, следуя примеру Гибани, проявили больше гибкости. Утихомирив Горри, они стали придирчиво допрашивать Марику.
– Мне нечего больше сообщить, сестры, – отвечала она, – разве только вас интересуют мои ощущения тогда, на верху стены, и вытекающие из них соображения, вызвавшие доверие к этим торговцам.
Гибани встала и оперлась на костыли:
– Я скоро вернусь. С твоими ощущениями я согласна, Марика. Что-то заваривается. Я поговорю со старшей жрицей.
И она вышла.
Пока Горри кидала на Марику кинжальные взгляды, обещавшие еще большие осложнения ее жизни, две остальные силты продолжали ее расспрашивать. Но это было уже, просто чтобы убить время. Все теперь в лапах старшей жрицы Кеник.
Они понимали то, что уже поняла Марика. То, что Горри понимать не желала.
Когда-то, несколько лет назад, Гибани сказала Марике на ее вопрос относительно Горри: